Очень короткий роман

Или Как я чуть не стал сперва счастливым любовником, потом заикой, потом убийцей, а потом импотентом Рассказ Сегодня я отправился на работу на час позже – сослали в цех на «фотографию рабочего дня». Почему на «фотографию», а не на «хронографию» – непонятно. Кто знает, о чём речь – тот поймёт… Впрочем, не буду обижать остальных – так называется хронометраж какого-либо трудового процесса. Вообще-то, в моём нынешнем ранге – замначальника цеха - такими вещами уже не занимаются. Но – лето, пора отпусков, меня попросили, я не гордый, согласился. И вот, еду с «верхним цехом». Так у нас называется администрация - они на четвёртом этаже обитают, над производственными цехами. Рабочий день у них с девяти, а у пролетариев – с восьми. Поэтому мне сегодня вроде как час жизни подарен: «фотографию» начинаю с обеда, а закончу в пять. Мог бы и на рабочее место прибыть к часу. Но вот этого-то точно моё положение мне не позволяет – не по инструкции, а по совести. Зайду в свой цех, кое-что проверить надо перед закрытием нарядов… - Пробейте, пожалуйста... - Она коснулась моего запястья пальцами и протянула талон. Я узнал её по голосу – у неё голос… короче, в любой толпе узнаешь - но глаза поднял. И сразу в её глаза угодил. А глаза у неё... ну, тоже... просто - ёлки-палки, какие глаза. Пока я пробивал талон, она отвернулась - разговаривала с кем-то. Я тронул её руку, державшуюся за поручень, точно так же, как она мою: пальцем провёл по запястью. Она глянула на меня. Глаза улыбнулись… нет, они уже улыбались, просто кусочек этой улыбки достался и мне. - Спасибо, – сказала она. - Не за что, – сказал я. Так хотелось, чтобы она не отворачивалась. - Есть, за что, – сказала она, продолжая улыбаться. - Рад, что сумел помочь. Обращайтесь. - У меня больше нет талончиков. - Давайте пробью что-нибудь ещё. - Одолжить вам рубль? - Одолжите. - Пробить? - Пробейте. Мы тихо смеялись и продолжали нести чушь наподобие этой. Нас теснили и толкали выходящие и входящие в автобус граждане нашего небольшого городка, спешащие на работу, как и мы. Но порвать «невидимую нить, которую меж нами протянули», они были не в силах – даже, если бы попытались сделать это осознанно и целенаправленно. Я полез в кошелёк. - У меня только пятёрка. - Дырявьте пятёрку, – она засмеялась и посмотрела с вызовом. А смех этот – чуть приглушённый – таким... таким стал... просто кишки в узел завязались... Я протянул стоящей передо мной начальнице планового отдела пятёрку – да мне и четвертак не слабо было бы - и сказал: - Пробейте, пожалуйста. - ??? - Смелее, Виктория Викторовна, смелее! Тут я почувствовал, что меня оттесняют и пытаются отобрать пятёрку. Это была она – та, для которой я старался. Закончилось всё нашей остановкой. Нас вынесло в разные двери. Её подцепили коллеги из техотдела, и всё, что мне оставалось – идти следом. Её зовут Анна. Анна Владимировна, разумеется – это закон на нашем предприятии коммунистического труда: в рабочее время на рабочем месте только по имени-отчеству. У неё роскошные рыжие волосы и стройная фигура. Кстати, она вроде бы спортсменка в прошлом, вот только не знаю, по какому виду... По какому-то такому, который не портит женских форм. Почему я раньше её не замечал? Нет, замечал, конечно – не заметить её нельзя. Я просто никогда не смотрел на неё как на женщину... Почему?.. Во-первых, некогда было – три года назад я влюбился и был, что называется, в романе. Разводился с первой женой, женился на второй – на той, в которую влюбился. Потом – медовый… у нас это было полгода. Теперь вот всё устаканилось: страсти поостыли, мы стали просто супругами. Оказалось, что все жёны... Короче, жена – она и в Африке жена: сколько потратить на то, сколько на сё, сколько на книжку отложить, на отпуск, на мебель, на дублёнку... Как будто без этого мало радостей в жизни. Вот, например, понять, что существует такое явление, как мужская дружба и сугубо мужские интересы, ни одна, ни другая не смогли. Интересно, а как у Анны Владимировны с этим делом – с пониманием мужа? Судя по её высказываниям, у них должно быть всё тип-топ. Кстати, вот и во-вторых – у неё прочная... лучше сказать дружная семья, как-то в голову не приходило за ней приударить. Откуда я про её семью знаю? Очень просто: я частенько в их отделе работаю по неделе, по две. Вот уж лет... года четыре. Да, четыре. Пять лет назад я пришёл на их достославную фабрику. Через год меня в старшие мастера перевели. Вот я по роду службы и занимался своей технологией в её техотделе. Несколько раз даже домой подвозила – она машину водит просто класс! – без мужицких там понтов, нежно как-то, но уверенно… Властно, что ли… В нашем городке машин-то – раз-два... А уж женщин за рулём – едва ли не одна Анна Владимировна. Они с мужем как-то эту машину делят – кому когда удобней. Поэтому она и проездных не покупает. Поэтому у меня и туман в голове: пробейте, пожалуйста... - и пальцами по запястью... Я отвлёкся. Работая целыми днями в техотделе, я, конечно, был свидетелем внутренней его жизни. А внутренняя жизнь любого отдела складывается из кусочков личных жизней его населения. По обрывкам телефонных разговоров с сыном, с мужем, с приятелями и подругами я имел представление и о личной жизни Анны Владимировны, и о её характере. Характер у неё... Какой же у неё характер?.. Я уже сижу за бумагами, а в голове пусто. Точнее, не пусто, а Анной всё заполнено… Анной Владимировной. Может, это потому, что жена в отпуске? Да нет. На нашем двухтысячном предприятии женщин тьма... Пальцами по запястью... Пробейте, пожалуйста... И глаза... Мне просто необходимо ещё раз заглянуть ей в глаза! Но что придумать? Лично мой профиль с лично её профилем ну никак не стыкуются. Анна в техотделе закреплена чисто номинально – она переводчик. С английского. По научной части и по связям с зарубежными партнёрами. Наши единственные партнёры – финны. Но язык у нас с ними общий только один – английский. Я в английском – ни бельмеса... И мне он – как корове седло... Придумал! - Анна Владимировна, можно к вам? – У неё отдельный кабинет... скорей, комнатушка. - Да, войдите. - Её глаза! И опять улыбаются. Кажется, что после нашего автобусного разговора этих полутора часов и не было. – Присаживайтесь, Владимир Викторович. - Спасибо, Анна Владимировна. - Чем могу служить, Владимир Викторович? - Я не успел придумать, Анна Владимировна. - Тогда импровизируйте. Мне всегда нравилось её чувство юмора. Не примите это за шовинистические замашки, но иначе, как мужским, я его назвать не могу. Время застыло, пространство сжалось... Нет, наоборот: пространство застыло, время сжалось... Она смотрела на меня своими невозможно... невозможно глубокими и... - да, нашёл! эврика! - страстными глазами... Где я, идиот, был раньше? Я знал эту женщину, я болтал с ней... о чём только ни болтал я с ней за чаями в техотделе! И всё время удивлялся – откуда она знает, какой диск вышел у Папплов в семьдесят четвёртом, а у Сантаны в семьдесят пятом, почему Ван Гог с Гогеном... И про Ники Лауду... Ну и так без конца. С ней можно было говорить абсолютно на любую тему – она разбиралась во всём. Четыре года! Я ехал с ней впервые в её машине в день, когда она её купила... Кстати, забавная история с этой покупкой вышла. В то лето в наш достославный городок в связи с его юбилеем привезли три платформы жигулей, вместо одной раз в два года. А поскольку наша фабрика не просто фабрика, а коммунистического труда предприятие, то выделили нам уйму машин. Когда руководящие работники всех рангов, ветераны всех трудов и войн были охвачены, на двери профкома... впрочем, на каждом столбе висело объявление о том, что все желающие могут подать заявление на приобретение автомобиля. Как-то пьём мы чай в техотделе. С грохотом распахивается дверь, влетает их шеф – он только так и передвигается в пространстве, как боинг на бреющем полёте - и громогласно заявляет: я тут с заседания профкома, мне стыдно, товарищи, просто позор, что в нашем отделе нет желающих купить автомобиль. Анна... Анна Владимировна говорит: вот дожили, машину покупать принуждают! А шеф: Вам, Анна Владимировна, вообще бы помолчать следовало – вы права получили два месяца назад, и что? чьё-то место на курсах зазря занимали! А она: за свои кровные, межу прочим, занимала. Шеф уже из своего закутка грохотал: и нафигейро – это он так выражаться любит, в испанском духе, типа, - нафигейро вам эти права? только кровные зазря потратили. Анна: зазря ничегейро не бывает, у меня через год страховка заканчивается – вот тогда и покупейро буду. Шеф: нам ещё лет пять не завезут ни одной, сколько вам не хватает? Анна: три. Шеф: я вам одолжу. Анна: давайте, одалживайте и закончим на этом, а то работать не дают – купи машину, купи машину!.. – и, поставив чашку, направилась к себе, она тогда ещё в общем отделе работала, кабинетик ей позже дали. Наш сплочённый... их сплочённый... впрочем, всё-таки наш сплочённый коллектив слушал этот короткий энергичный диалог, прихлёбывая чай и похрустывая сушками. Потом всё было, как в кино: шеф заказал в сберкассе деньги, Анна расторгла страховку и через три дня взяла отгул. К концу рабочего дня, часов около шести, она заходит в отдел с сумкой и арбузом. Из сумки достаёт четыре бутылки коньяку, трёхлитровую банку виноградного сока и пакет конфет «южная ночь» - килограмма два. Молча берёт стаканы, кружки и идёт их мыть. Потом моет арбуз, накрывает стол к торжеству и зовёт народ: давайте обмывать. Мы поняли, что она уже на машине. Где? – спрашиваем. Она в окно показывает – стоянка как раз из окна техотдела видна – вон, зелёная шестёрка. Шеф, когда увидел коньяк, да ещё с ресторанным штампом, чуть с горя не умер: Анна Владимировна, это ж сколько водки купить можно было! знал бы, на что деньги переведёте, в жисть бы в долг не дал! Обмыли мы новое яичко пасхальное и по домам двинули. Анна нам восьмёрку крутанула на малом радиусе и говорит: кто смелый, домой довезу. Шеф спросил: машину застраховали? Анна: застраховали. Шеф: вот и хорошо, я свои кровные назад ещё получейро хочу. Гы-гы-гы! Надо сказать, что главный технолог тонким юмором отличается - поручик Ржевский, ни дать, ни взять. И вот везёт она меня домой, а я наблюдаю за её движениями... за её властными движениями... за её нежными властными движениями, которыми она покоряет этот комок железа. А ведь я помню, я тогда ещё подумал... В общем, что надо, то и подумал. Только занят я был совершенно другой женщиной... Сейчас я вроде бы свободен. А она?.. - Вы свободны? – Это чистой воды импровизация. Я даже не знаю, о чём спрошу: свободны сейчас, вечером или завтра... - В каком смысле? – Она не давала мне собраться, как в джазовой перекличке. - В прямом. – Очень оригинально!.. - Вообще-то, я несвободна ни в каком смысле. – Вот так! Вот такая кода! - Жаль. – Ещё более оригинально. - А что? – Это подачка тупице, но мне сейчас всё равно – лишь бы музыка продолжалась. Музыка её голоса. И меня застопорило. Я просто смотрел на неё и молчал. Она тоже. Сколько это длилось? Не больше нескольких мгновений. Я впервые видел её стушевавшейся. Я впервые потерял лицо наедине с женщиной. - Может быть, вы хотели попросить подвезти вас домой? – Это был не её голос, и от него у меня просто отнялись ноги. Ещё одна подачка – лови, дурак! - Вы удивительно проницательны... Как я провёл «фотографию», не вспомню. На автопилоте. В ушах звучал севший голос Анны. По коже то и дело пробегал ток от прикосновения её взгляда... и пальцев. Я знал, что сейчас она одна – проводила недавно мужа с сыном в отпуск, а через неделю сама улетает. Через неделю моя возвращается. Неделя!.. Семь дней и... и семь ночей?.. Стоп! Не так резво, парень, а то башка отвинтится!.. Где? К себе она вряд ли позовёт... Ко мне? У меня в подъезде двоюродный брат жены живёт. Да старух на лавочках полно по вечерам... Придурок! У меня ж ключи от родительской квартиры, а это за городом - там-то точно никому глаза не намозолим! Там вообще люд другой живёт – военные, к нашей фабрике, да и к городку нашему никакого отношения... Я ждал её на стоянке – с начальником прощался, кое-что по завтрашнему дню обсуждали. Она шла к своей шестёрке и озиралась. Оказалось – меня искала. А увидела – рукой замахала. Смелая дама!.. Я же говорил – чихать ей на то, что и кто о ней подумает и скажет. Начальник прицокнул понимающе, а я засуетился: - Анна Владимировна обещала помочь... от родителей перевезти кое-что нужно... - Тьфу! Само выскочило... Аж противно стало... - Вы не спешите, Анна Владимировна? Она посмотрела на часы. - Не очень. Часа два у меня есть. Интересненько... У неё что, свидание? - У меня межгород в восемь. – Словно услышала мои мысли. А... Ну это ладно, это с мужем, наверняка, это можно... - У вас просьба, Владимир Викторович? - Да, с вашего позволения… Она выруливала со стоянки. - Слушаю вас. - В военный городок не подскочим? Цветы у родителей полить надо... А на автобусе... сорок минут туда, сорок назад... - Подскочим. - Спасибо огромное... Нет, на это спокойно смотреть невозможно!.. Ногами на педали... колени из-под юбки... красивые, ровные... раздвинуты слегка... Руки на руле... вот передачи переключает... Просто... просто эротика какая-то! Мы о чём-то болтали, конечно, по дороге, но моё мужское естество только одного ждало – когда я её… поцелую, обниму… как всё будет? Как она себя поведёт?.. Аж живот опять свело… Я сразу на кухню – кофе варить. Цветов разных – правда - у маменьки моей неимоверное количество. Анна пошла рассматривать их по подоконникам. Потом вернулась. Кофе на столе дымится. А между дверью и столом – я стою. Она смело – ко мне. Я смело – руки к ней... к её лицу... потом обнял. Целовались... Классно, но недолго – она жестом повелела передохнуть. Я закурил – иначе не выжил бы. Пили кофе, болтали, подуспокоились оба. Тогда я уже в силах был произнести: - Я по тебе с ума схожу... почти четыре года... - Неправда, – она засмеялась опять этим тихим... невозможным своим смехом. - Что неправда, что с ума схожу? - Что четыре года. - Ну... чуть меньше. Какая разница? Сейчас зато апофигей настал... не могу больше... Я присел рядом с ней и стал колени целовать. Опять мы с ней чуть до последнего не дошли. Но она снова тормознула. На переговоры, говорит, надо. Переведи на этот телефон, говорю. Не смогу, говорит, звонить домой будут, с гор. А потом? – спрашиваю. Потом посмотрим, говорит. Меня это обнадёжило. Можно сюда вернуться, говорю. Она высадила меня у моего дома. Я на четвёртый этаж пока поднялся, чего только себе не понарисовывал... В двери торчала бумажка: позвоните туда-то, на ваше имя... телеграмма... не оказалось дома... Звоню. Думал, или раньше приезжает, встречай, мол, или наоборот – позже, билетов нет… - Надя Сашей больнице тяжёлом состоянии срочно вылетай Валентина Петровна». Валентина Петровна – тёща моя. Надя – жена. Саша... белокурый ангел двух лет, мой сын... моя жизнь... моё всё... Про Анну я вспомнил только в самолёте. Позвонил начальнику, сказал: так и так, можешь увольнять без суда и следствия... Я-то знаю, что на участке больше никого кроме него не остаётся на обе смены. В шесть утра был в аэропорту. Взяли на откидное сиденье – благо, старший диспетчер – мой одноклассник. На Краснодар летел так же, за счёт недогруза по багажу... Конечно – кто в Краснодар с багажом летит? Это оттуда самолёт тащится, едва крыльями машет... В башке всякое крутилось: и предположения о том, что произошло, и живы ли?.. И не за грех ли это мне - сам женатый, да замужнюю соблазнять... Господи, не буду больше! Только пусть они выживут! Обещаю!.. Клянусь! В восемь вечера я уже подъезжал на такси к тёщиному дому в пригороде. Когда я увидел под яблоней за столом своё семейство – целое и невредимое, - я чуть не подумал, что всё это было кошмарным сном: и телеграмма, и полёт через полстраны... Вот-вот проснусь, уже просыпаюсь... Малыша обнял, к себе прижал – нет не сплю - теплый, пахнет сладко, лопочет что-то... Когда тесть объяснил, что это бабы ход такой придумали: вызвать тебя, чтоб отдохнул дней пяток, да с Надюшкой назад - а то ей банки с соленьями да вареньями тащить тяжело... - я готов был все эти банки по одной об умную голову тёщи любимой переколотить... С женой спать не мог месяц. Она мне сцены каждую ночь закатывала – ревнивая страшно. Понять не могла, как она меня Сашкой подкосила. А про Анну я вообще думать забыл! Тьфу-тьфу-тьфу! Тьфу-тьфу-тьфу! Тьфу-тьфу-тьфу!.. * * *