Внебрачный сын А.И. Солженицына

Когда умер Александр Исаевич Солженицын, Князь сидел у себя в каморке и уминал перед экраном старенького ТV жареную картошку с воблой. Узнав о постигшей страну трагедии, Князь, естественно, опечалился. И сразу после того, как дикторша телевидения с соответствующей моменту горечью в хорошо поставленном мягком голосе объявила о том, что погребение великого русского антисоветского писателя состоится через три дня в центральном соборе Донского монастыря, Князь тотчас решил: еду! Утром через два дня на третий с первой же электричкой он поехал в Москву, в Донской, и вместе с товарищами-монахами — с ними он, будучи дворником патриаршей резиденции в Переделкино, не единожды встречался у старца Кирилла (Павлова) — стал готовить собор к поминальной службе. Точнее, монахи сами незаметно вынесли из кладовой и водрузили посреди храма огромный дубовый стол, покрыли его роскошной сине-лиловой скатертью, а на скатерть, вынеся его из часовенки, вознесли резной деревянный гроб с покоившимся в нём телом великого антисоветского человека. Князю же оставалось совсем немногое: приглядывать за покойником и отгонять от гроба чересчур взбудораженных его смертью поклонников и поклонниц. Будучи по натуре человеком кипуче деятельным, Князь моментально справился с порученным ему делом: он выстроил первых пришедших на погребение угрюмых бородачей П-образным редутом вокруг стола с высящимся над ним гробом. Причём, практически всё пространство между столом с дубовою домовиной и дружной когортой тех, кто согласился своими спинами сдерживать всё усиливающееся давление стремительно пребывающих толп народа, Князь заставил памятными венками, а столешницу вокруг гроба и парочку-тройку стульев, вынесенных к столу, завалил бесчисленными букетами подносимых живых цветов. Одним словом, к тому моменту, когда, подъехав на личном «Хаммере», в храм, одетая во все чёрное, тихой скромной походкой в сопровождении трёх сынов вошла Наталия Дмитриевна Солженицына, безутешная вдова покойного, Князь раскуражился до того, что все монастырские казачки и даже видавшие виды суровые московские полицейские, присланные «оттуда» обеспечить порядок во время богослужения, слушались исключительно только его приказов. Занимая почётное место в двух-трёх шагах от гроба, Наталия Дмитриевна Солженицына поневоле обратила внимание на этого неказистого, но крепкого мужичонку с небольшою бородкой клинышком и с точно такими же, как и у самого усопшего, залысинами. Судя по возрасту мужичонки, никому не известный распорядитель предотпевальных сборов вполне мог родиться в ту самую смутную пору освобождения Солженицына из ГУЛАГа, когда будущий гений антисоветской литературы обрёл уже ссылочную свободу, но с самою Наталией Дмитриевной пока что не познакомился. С другой стороны, на отпевании Солженицына присутствовало так много докучливых журналистов, как наших, так и иностранных, что не заметить присутствия столь бойкого мужичонки, которому подчинялись не только местные слуги правопорядка, монастырские казаки, но даже сама московская, независимая полиция, столь падкие на сенсации представители прессы и телевидения попросту не могли. Одним словом, назревал скандал. Причём скандал нешуточный, с самыми невероятными разоблачениями и предположениями, которые неизбежно замарают потом мундир доселе ни в чём не запачкавшегося писателя. И уж кому-кому, как ни Наталии Дмитриевне чистота писательского мундира мужа, пусть уже и усопшего, была очень даже небезразлична. Ведь столько лет они вместе с Сашей так тщательно подчищали и берегли её, эту так важную на Руси чистоту писательского мундира. И тут вдруг, в один момент.… Короче, чуток постояв в растерянности, подумав и сдержанно оглядевшись — всюду, куда ни глянь, щелкали затворами фотокамер ненавистные журналисты, — Наталия Дмитриевна набралась-таки храбрости и с лёгкой обворожительною улыбкой на побелевших от дикого напряжения, хотя и совсем не подрагивавших губах, подступила вплотную к Князю. Беря его мягко под руку, Солженицына поинтересовалась: — А Вы, извините, — кто?.. — Я… — широко улыбнулся Князь, — почитатель таланта вашего мужа. — И всё? — вновь улыбнулась Наталия Дмитриевна. — А что, этого мало?! — искренне удивился Князь. — Ну, что Вы! Вполне достаточно, — облегчённо выдохнула писательская вдова. — Саше было бы лестно узнать о том, что в числе многочисленных почитателей его дара есть и такие простые благородные люди, как Вы… Извините, не знаю вашего имени-отчества? — Князь, — расплылся в улыбке Князь. — Так меня все теперь называют. А вообще-то я - Виктор Яковлевич Крылов, патриарший дворник. — Приятно познакомиться, - улыбнулась Наталья Дмитриевна, - А Вы, случайно, не родственник баснописца Крылова? — польстила она неожиданному знакомцу. — Нет. Я — просто Крылов. Чуваш. Однофамилец тому Крылову, - твёрдо ответил Князь. — Ах, так Вы просто однофамилец! — ещё более ласково улыбнулась Наталия Дмитриевна. — Чудесно! Что ж, сразу после отпевания приглашаю Вас на поминки. Вы, надеюсь, не возражаете? — Нет, конечно! — искренне обрадовался Князь и тотчас же усомнился: — А меня — пустят?! — Конечно, — успокоила Князя Наталия Дмитриевна. — Сейчас попрошу Ермолая, и он лично проведёт Вас после отпевания ко мне в машину. И действительно, отойдя от Князя, Наталия Дмитриевна подступила к самому толстенькому из своих сынов, похожему на забавного медвежонка Ермолаю, и, указав глазами на Князя, что-то шепнула ему на ухо. Устало взглянув на Князя, Ермолай безразлично пожал плечами: как скажешь, мол, мне без разницы. После чего вдова вновь заняла своё место в изножье роскошного гроба мужа. Все эти «мелочи светской жизни», безусловно, не ускользнули от пристальных взглядов тех, кто зарабатывает деньгу на всевозможных «невинных шалостях» богатых и именитых. Многочисленные представители прессы и телевидения, что называется, всполошились. И вспышки множества фотокамер в сотнях ракурсов и нюансов запечатлели встречу безутешной вдовы писателя с возможным внебрачным сыном великого Правдолюбца. Жрецы и авгуры публичных склок, подноготной грязцы и гнили буквально облизывались при мысли о назревавшей на их глазах внутрисемейной «драме». Зато как же была довольна сама писательская вдова, Наталия Дмитриевна Солженицына! Ведь именно с той минуты, когда она набралась храбрости и заставила себя подойти к этому бойкому мужичонке в спортивных трико и в тенниске, с такой вопиющей бесцеремонностью распоряжавшемуся у гроба её супруга, все нити истинного и теперь уже просто забавного для неё «происшествия», целиком и полностью находились в её руках. Отпевание было пышным и заняло больше часа. А потом было долгое погребение с многочисленными речами над свеженасыпанною могилой и с высящимся над ней чёрного камня резным крестом, который мало-помалу превратился в вершину яркого древне-ведического кургана, сооружённого из венков и букетов живых цветов. Всё это время Князь держался поближе к Наталии Дмитриевне, так что порядком уставшему от жары двадцатипятилетнему Ермолаю, в общем-то, не составило большого труда выудить из толпы этого лысоватого, чем-то неуловимо похожего на его отца неказистого мужичонку и увести его за собой, к матушкиному «Хаммеру». На поминках — а они проходили в Доме русского зарубежья, что у метро «Таганская» — Наталия Дмитриевна Солженицына усадила Князя рядом с собой во главе стола. Так что В. В. Путину и Д. А. Медведеву — а они тоже присутствовали на мероприятии — пришлось занять место как бы по правую и по левую сторону от вдовы, а заодно уж и от её бомжеватого супергостя Князя. Во время печальной прощальной вечери депутат Госдумы Владимир Петрович Лукин предложил переименовать Тверскую улицу в улицу имени А. И. Солженицына. На что с аппетитом вгрызавшийся в ножку курицы Князь тотчас же встрепенулся, откашлялся и сказал: — Э-э! Зачем снова переименовывать? Тверская — древняя улица. Пусть так и остаётся! А вот назвать именем Солженицына какую-нибудь только что построенную зелёную улочку где-нибудь в новом районе города было бы как раз то. Никого раздражать не будет. И молодёжь оценит. А это — самое важное. Никто из присутствовавших на поминках не стал спорить с такой простой и, в общем-то, очевидной мыслью. Да только через полгода именем Солженицына всё-таки нарекли хотя уж и не Тверскую улицу, но и не вновь отстроенную, как предлагал на поминках Князь. По странной иронии судьбы ею стала бывшая Большая Алексеевская, а при советской власти — улица, что вела к строительству Царства Божьего на земле, — Большая Коммунистическая. Тем самым правительство России как бы признало факт невозможности такой стройки в принципе. Надолго ли это дивное, духовное протрезвление? Что ж, поживём — увидим… А между тем, в продолжение поминального вечера в Доме русского зарубежья несколько журналистов словно бы ненароком обращались к Наталии Дмитриевне с интересующим всех вопросом: — А кто этот человек, который сидит рядом с Вами на самом почётном месте? — Мой друг, — пряча улыбку в чёрный воротничок поминального пиджака, с гордостью отвечала Наталья Дмитриевна. — Простой русский человек — Виктор Яковлевич Крылов, почитатель таланта моего мужа. Думаю, Александр Исаевич был бы очень доволен, узнав о том, что на его поминках во главе стола сидит простой русский человек из народа. На том всё тогда и закончилось. Сенсации у журналистов так и не получилось. Хотя некоторые из них всё же не утерпели. И, дождавшись конца поминок, попытались на выходе из Дома русского зарубежья порасспросить у Князя о его возможном родстве с безвременно отошедшим в мир иной писателем. Однако на все вопросы, заданные ему дотошной журналистской братией, Князь упорно, с улыбкой, отвечал: — Да — никто! Просто — почитатель таланта! Народ — любит правду! А Александр Исаевич — писал её. Вот в этом, наверное, мы и родичи! За столь безыскусно сыгранную им роль Наталия Дмитриевна подарила Князю именные швейцарские золотые наручные часы. Поначалу всем любопытным Князь их давал рассматривать. Да несколько позже понял, что у многих его знакомых этот подарок писательской вдовы вызывает лишь зависть да раздражение на богатых российских дам, которые «с жиру бесятся», и потому, завернув часы в чёрную бархотку, сунул их в старый брезентовый рюкзачок. Здесь, в брезентовом рюкзачке у Князя, кроме подарка Наталии Дмитриевны, находится фотография старца Кирилла (Павлова) с его личной корявой подписью; тряпичные патриаршие чётки, доставшиеся патриаршему дворнику по случаю выброса на помойку всех невостребованных вещей скоропостижно умершего Патриарха Алексия II, а также великое множество других дорогих для него реликвий. май, 2017 года