Оргия в древних палатах

— А у нас сегодня на столе икры бадейка, тушеная индейка, стерляжья уха, телячьи потроха, — Бордуков оглянулся на Берипаску, толкающего его под локоть. — И такой вот пищи, — продолжил он, не останавливаясь и не отвлекаясь на подталкивания, — названий тыщи, при такой снеди, как не быть беседе… С другого конца стола вдруг поднялся Александр Хохин. — Бразрес! Давайте патриарха помянем! — А чего этого педофила поминать? Все себе, все под себя греб. — С чего ты взял? Он мне пару раз мальчонку давал. — А куда он трупы закапывал? Кто знает? — Ты мне лучше ответь, что делать с детскими приютами теперь будем? — Да, это он здорово придумал, открыть себе православные приюты для детей сирот. Целую сеть детишек для секс услуг. Любой мафиози позавидовал бы такой смекалки. — Да что ты несешь! Это вековые традиции церкви! — Да мало ли, но наш был не дурак… — Хоть и Фома. — Фома — не Фома, а что классно, бабло не надо отрабатывать! Сейчас пустим его отпевание, похороны, панихиду, девятиднев, сорокоднев, — все новости забьем! — Еще лучше было бы — положить его в мавзолей, рядом с Лениным, и круглосуточное вещание оттуда… — Пока кровавые мальчики из тела бы его не полезли… — Да, вот человек, слаб человек, не мог без мальчиков… — Выпьем за слабого человека Фому, сумевшего доставить себе-таки, любимому, удовольствие. Брынвалов поднял бокал с шампанским. — Ты мне скажи, а что с учетом этих детей? Как нам теперь… в численности… что? — Да что? Это же сироты… Захотели — убежали, беглые дети всегда убегают снова и снова… Поверь, патриарх был гений! Не зря организовал такую штуку… — И потом, кто пустит ментов в православные приюты детские? — Ну, а он там… Хоть кто-то после него возвращался? — Да, переборщил вчера патриарх с телом младенца… переборщил… Не надо было так рьяно… Пост все-таки… Веселые улыбки растянули губы участников застолья. — Так он за этим занятием и помер? — А ты как думал? — Так, погоди, он что — с мертвыми уже занимался? — И с мертвыми… — А куда труп дели? — Ну как обычно, там у него порядок строгий. Трупы в Переделкино не валяются, поверь… На улицах… — А где валяются? — В подвале. Подошедший Бреф прервал разговор. — А куда Волков дел… Где… Он неопределённо махнул рукой, не зная что показать, горло, или нос. — Да там, в голубом кабинете, там все лежит. — Пойду еще кокса на душу приму. Ребята! Бразерсы! — Укропова явно перло. — Как хорошо, что мы такие умные! — А в чем тут ум? — Ну что самолетик наркоты пригнали! Не зря Волков в Индию сгонял! Это моя идея была! Лицо Хохина подергивалось, щеки покраснели, глаза сверкали. — Да ладно, у нас тут и так хватало. — Ерунда! Хватало! Где хватало–то? Это все домашнее, чистейшее, класс! Без всяких добавок, прямо с грядки! — Что с грядки? — Дурак! Опиум с грядки, коксик с грядки, грибочки с грядки, так… — Ну ты весь перечень огласи… — Может, разделим? Пусть каждый с собой возьмет. Что мы так и будем в сюда таскаться за дозами? — То-то все удивятся, что-то народы в Кремль зачастили, а по телеку никого не показывают. Ни съемок, ничего, только Берипаска с мешком. — Как дед мороз… — Да, тоооочно, скажем, что за подарками ходим… — Ага, скажут, алмазный фонд разворовывают… — Ну что? Какой алмазный? — Забей… — Кого? — Забей… — Кого забить-то? — Ни кого, а что? — Что забить? — Ладно, сходи еще пырхни, и отстань. — Ну, правда, что мы с мешками будем тут — надо разделить и унести все из Кремля… — Вот, вот. Идет Пудрин, а за спиной у него мешок… — С грибами… — Дурак, с кокаином… — Ага, лучше будет, если будем сюда притаскиваться и нажираться… — Да, обдалбываться до усрачки и потом часами сидеть с вытаращенными глазами, не в силах даже и пошевельнуться, и пускать слюни себе на грудь… — Тооочно, и это зрелище показать по телеку… — Распавшийся на атомы Пудрин. — Собирает слюнки в коробочку. — По поводу? — Ты уже перебрал… — Фигня, сегодня праздник… — Какой? — Да. Собирает слюни… по поводу… — Какому? — Ну как… Ээ, что у нас сегодня? — Поминки? — Кризис. — Тооочно, кризис… — А что он слюни собирает? — А где наша аргентинка? — Погоди, а что он там кроме кокса привез? — Да, огласите весь список пожалуйста. — Слышь, я всегда удивлялся. Почему у патриарха никогда детей не было… — А что тут удивительного? — Ну, как, все-таки монах. Все дружно заржали… — Ага, монах… — Нет, мальчики, прекратите эти разговоры, они меня возбуждают. — Нет ну, правда, монах, монах, а ну хоть половинку ребенка бы родил… — Нижнюю. — Да… Ну, иль какую… — Сидит на своем золотом троне и трогает мальчика… — Это что? — Да я его в последний раз таким застал… — А что ты туда холил-то? — За благословлением… Смех снова прервал поток слов. — А тебе не страшно было к нему ездить? Вдруг бы он и тебя… — Я же не мальчик… — Ну, он не только педофил… — И зоофил… Хохот опять взорвал стол. — Девочка. — Ну, я живым ему и не дался бы… — А каким? — Только мертвым. — Интересно, потребил бы Фома живого большого Пудрина? — Или мертвым? — Думаю, сразу бы в подвале закопал… — Нафига ему полежалый Пудрин, когда у него свежачок был. — Новенькие, молоденькие только что народившиеся… — Сиротки. — Бесхозные… Хохин хлипнул и тут же заржал. — Ты чего? — Мне детишек жалко… Смех сегодня лился рекой. — Надо почаще Волкова устанавливать дружественные отношения с Индией посылать. — Каждый месяц… — Какой кокс… — Домашний… — Да ребята! Давно так не торчал… — Зря вы, надо бы почистить подвал, вдруг все это всплывет? — Что? — Подвал патриаршего дома? — Дурак! Скелеты детские! — А я всегда думал — почему у него детей нет… — Ну и что, надумал что-нибудь? — Ну как… я все понял! — Что? — Ну что… Когда крещение принимал, — он, видать, жутко возбуждался на вид младенцев… Они такие новенькие, кожа гладенькая, такие хорошенькие, как только что сделанные. — Ты говорил, что нет у него детей. — Так не тем батюшкой, когда в… Батюшкой был… Когда крестил… Понимаешь? Ну купель там, все такое… И вот берёт он младенца и опускает его в воду… А у самого встает… И так ему хочется погладить этого младенца, потрогать, поковырять всякие нежные дырочки… — Фууу… — Не фу… Дурак… — Они такие нежные… И все… У него стояло, стояло. — Да, какие мы все разные… — Люди все разные. — Он их так и имел, сиротинушек-то. Сначала в купель, мыл там, купал, а потом… — Представляю, как он малышке говорит своим церковным голосом, — ну потерпи, во имя господа нашего богааааа… — Басом пропел Протанин. — Но не каждый может позволить себе то, что действительно хочет. — Кроме патриарха… — Не, он мне давал мальчонку… Зря вы так, это стоит того…. Все-таки в этом есть что-то такое… — Аромат свежести. — Новизны… — Божественное. — Я так вижу эту картинку… Сидит Фома на своем золотом троне… И на коленях у него маленький мальчик плачет… А он делает его и делает, а тот плачет, плачет… И тогда патриарх дает ему таблеточку, тот успокаивается и все спокойно доканчивается… — Вы что сговорились тут возбуждать меня? — Разрешите мне тост! Бордуков опять решил что-то сказать. — Давайте выпьем за установление теплых, дружественных отношений с теплой, дружественной страной, и такой великолепной женщиной. За Кристину Фурдес Де Пиршнер! Аргентинка услышала свое имя и подняла голову. — Черт, мы о ней совсем забыли! — За установление безвизового режима путешествий между гражданами Аргентины и России! Мы рванем туда, они сюда! — Да здравствует говядина и вино! Кристина улыбалась. Щеки дамы, сожженные горячим солнцем южной Америки пылали. Даже слой пудры не мог этого скрыть. Черные огромные глаза удивленно смотрели на застолье. Она ничего не понимала по-русски, но переводчика, что сидел рядом, кто-то напоил. — Испаньола, — испаньола. — она крикнула это резковатым голосом, раздвинув свои пухлые губы в широкой улыбке. Длинные каштановые волосы, были старательно уложены и спускались вдоль щек, чуть прикрывая морщины, появлявшиеся при улыбке. Да, ей было уже за пятьдесят, но она тщательно следила за собой, и ее фигурке могла позавидовать любая девушка. — Вот дид хи сэй? — она обратилась к сидящему рядом с ней Волкову. — Хи сэй, зет, вы, очень красивая женщина… Волков был уже красен. Язык заплетался. Он чувствовал себя героем дня. Все закончилось так удачно, поездка завершилась, все, что надо было в Индии, удалось быстро привезти, не надо было там тянуть время, и тут экраны телевизоров удалось быстро закрыть отпеванием и погребением патриарха. Он явно мог быть свободен надолго. — Вы из вери бьюти. Он наклонился к волосам аргентинки и замер, увидев ее черные глаза совсем рядом. — Черт возьми, Волк, ты что ориентацию потерял? Над их головами раздалось дружное ржание настоящих мужчин. — Мадам, позвольте показать вам Кремль, когда вы еще увидите такую красоту. — И встретите таких настоящих мужиков! — Вы что, ребята? — Вау, какая женщина. — Ю а богиня! В голосе Пудрина чувствовалось неподдельное восхищение, аргентинка заулыбалась, воспринимая комплименты даже на непонятном ей языке. Она встала, следуя за приглашающим жестом Хохина. Тот поправил очки. — У вас великолепная говядина. Просто нежнейшая говядина! — Ю хав вандефул мит, вайн… — Анд вумен! — Ю а зе квин. — Ес. Ю а зе квин ауа хатс. Женщина улыбалась. — Хотите посмотреть сокровища алмазного фонда при свечах? — До ю вонт то си мьюзеум нау? Кристина закивала головой. Она оживленно рассматривала окруживших ее мужчин. — Не стоит прогибаться под изменчивый мир, — картавя и шепелявя запел Хохин известную песню. — Пусть лучше он прогнется под нас… — Волоков, что там привез еще? Ты можешь толком сказать, а? А то жрем одно, а там, может, что еще есть? — тормошил с правой стороны его Протанин. Волков поднял голову, провожая взглядом удаляющуюся группу. — Ну, кокаин, опиум. Гашиш, гашишное масло, халва, бханг, героин, кетамин, грибы, датура… Он хотел что–то сказать ещё, но заметил, что потерял собеседника. — Пить с бабами, — недовольно бурчал ему с другой стороны Бобайс, — выслушивать их бухой бабский юмор, хохотание. Да нафик мне такое счастье… Надоело мне все это… Из коридора послышался вскрик. Потанин рванулся с места, по дороге уронив пару кресел, выбежал в коридор. В проеме двери мелькнула голова аргентинки. Рыжие волосы свесились, ее уносили на руках, втягивали в маленькую красную гостиную, она почему то цеплялась за косяки. — Эй мужики, что там у вас? Он бросился за ними. — Смотри-ка, как хочет, — прокомментировал Хохин, — сейчас она узнает, что такое настоящие мужики… Исстрадалась вся… Женщину положили на золоченный столик. Она орала, произнося резкие испанские слова. — Ну и язык у них, что за «р», как рычание собаки. — Может, ей рот скотчем залепить? Хохин ударил аргентинку по лицу. — Молчать, сеньора, поняла? Она снова завопила, он ударил сильнее. — Молчать. Поняла? — Покажи, покажи сиську. Я хочу ее сиську увидеть. Фиолетовый шарф упал на пол, малиновее платье задралось выше колен. — Да сними ты это платье совсем. — Давай медленно и печально. — Вхожу уже, вхожу, — начал привычные движения Хохин, — Вхожу медленно и печально, сообразно обстановке. Укропов повернул голову женщины к себе. — Ну, давай, крошка. Давай, открой ротик. Аргентинка снова заорала, — Ах ты, шлюха вонючая, — он силой пихнул ей свой член в рот, — давай соси, шлюха, Фурдес. — Погоди, погоди, соски ей выверни, чтоб не рыпалась больше. Протанин наклонился и зажал ей соски. Женщины взвыла. — Ок, ок, ты делаешь что скажем, — ок? — Соси, — снова вдавил свой член ей в рот Укропов, — ну давай! Активнее, активнее, толкал он ее лицо все глубже и глубже — В гланды… — Да эту сеньору, Шур, любая вокзальная шлюха заменит, у нее кратер с ведро, и рот под член. Женщина снова застонала. — Да какое ты можешь удовольствие доставить, сраная шлюха, у меня на тебя даже не встает, — Протанин снова закрутил ей соски, сжав их двумя пальцами. — Умри шлюха. — Я тебе сейчас резиной по губам. — Сперму с губ вытри. — А давай ее в два ствола отдерем, может, это как раз то, о чем она мечтала всю свою жизнь, и мы дадим ей это. — Давай. — Нет, я не смогу отцентровать её сейчас. Не попадем. Женщину кидали с кресла на стол, переворачивая ее и так и этак. — Все-таки она страшная… И старая, — Протанини мучился, у него ничего не получалось. — Да ей просто повезло, что получила такое удовольствие. — Неее, — наконец совсем отступил Протанин, — не стоит, значит не стоит… Не люблю кошмары… — Ну это тебе не свежачок, уж за пятьдесят тетке, а за свежачком в детские приюты. Пока они там еще… — Погоди, сейчас я ей еще на прощанье подарок сделаю. Хохин перевернул ее на столе и с силой всадил ей в задницу член. Аргентинка заорала, не выдержав боли. — Все-таки надо было ей рот скотчем заклеить. — Сходи, позови, может, кто еще говядинки аргентинской хочет попробовать. — Да, ребята, выглядело впечатляюще. — А то. — Ну конечно! Эра крутых перцев!!! — И не говори, браза!!!! — Вали отсюда, на фик ты тут кому нужна, старуха, — Укропов шлепнул женщину по голому заду. — Аккуратнее, у нас сегодня был молчаливый анал. — Да.. Нехилый анекдотец… — Все бабы одинаковы, что мажористая, одетая от Армани, что простая, деревенская дыра, они все шлюхи. Женщина пыталась собрать свои одежды, пока один из героев не толкнул ее ногой. Она опрокинулась на пол. Он поставил ногу в лакированном ботинке ей на живот. — Молчи. Огромные черные глаза испуганно смотрели, волосы спутались, между ног текла кровь. — Что у вас тут происходит? В комнату вошел Волков. — Скучаете? — Разве скучать получается, когда столько народа, да еще и цирк приехал, — Укропов махнул головой на пол. — Ну, вы даете. — Да ничего особенного, я тебе скажу, как обычная дворовая хабалка. — Ну, соберите ее, завтра надо в самолет положить, не закапывать же ее в подвале патриарха. — А что. Она вполне сойдет за ребенка. — Да ладно вам. Вы не прибили её совсем? — Ты что, только доставили головешке удовольствие. Она нам еще должна… — Не расплатиться ей вовек. — Вот вы где… Дверь была раскрыта. Бордуков даже не посмотрел в сторону растянувшейся на полу голой аргентинки. На ее животе все еще стояла лакированная нога Протанина. — Нам тут звонят. — Ну и что? — Колокол? По Фоме? — Герцен? — А кто его разбудил? — Петухи. — Иии… Уже петухи, а Вий так и не пришел… — А фик его знает, кто его разбудил, но мне вот тут на мобильник звонят и требуют. — Эту лохудру? — Так мы еще за нее и выкуп получим. — Да нет же. Они говорят, что если мы не выплатим им что-то там такое… Короче, они могут… Короче. Ребята, у них все наши совещания, все записи, видео. И даже вот этого эпизода… — Какого эпизода? — Да вот я сидел сейчас по мобильнику наблюдал, как вы эту чернявку имели. — Это не мы ее, а она нас… — Не важно, главное, что у них тут камеры. — У нас камеры тоже на всех найдутся. — Вот дебилы. Они засняли все. — Ну и? — Да кто этому поверит? И куда они все это денут? — Изнасилование в Кремле, убийство младенцев патриархом, наркотики в президентском самолете — кто этому поверит? Ты в своем уме, Бордуков? — Слушай, а давай ее в ухо попробуем? — Вызовите вы горничных, пусть они займутся дамой. — И что? — Нам надо что-то делать. — Да успокойся ты, бразерс, нас никому и никогда не победить!!!! Мы крутые перцы!!!! — Ну ладно, нам тут срок дали… — А мы им срока не дадим… — Погоди, погоди, а ты помнишь… Эту машину. — Какую? — Ну дочка Виллера. Диктофон в машине… — Точно, надо Виллера вызвать, пусть дочь везет, что это вообще… — Разберемся, со всеми разберемся… — И обещают младенцев выкопать. — Достоевщина какая-то…