Воскресшая душа

Зачем мы собираемся сегодня? Кому это всё надо? Я не знаю. Мы – мёртвые люди, лишённые стремлений, надежд, желаний, целей. Мы не ведём себя как старые друзья, не ждём с замиранием сердца встречи. По сути, нам всё равно: мы могли бы не видеться день, могли год, три, десять лет... Для нас не было бы разницы. И всё же я собираюсь и иду к нашему традиционному встречи – метро. Уже шесть, но я не вижу никого, что неудивительно: они, как и в прошлые разы, опоздают. Она – минут на десять, он – на двадцать. Эти люди – мои старые знакомые. Мы вместе учились в школе, в тот период, когда я ещё был жив, в сердце теплились надежды, мечты, я был амбициозен, подвижен, влюбчив... В те года я считал их скучными и избегал их. Потом мы выпустились, я про них забыл, а спустя некоторое время судьба нас снова столкнула... Столкнула тогда, когда я уже стал мёртвым. Я привязался к ним то ли от скуки, то ли ещё почему-то – сам не знаю толком. Спроси меня: «Зачем тебе все это?», и я честно отвечу: «Незачем!» Да и им я не нужен. Нас объединяет только одно – наши души мертвы, хотя мы не хотим это признавать и не желаем об этом всерьёз задумываться. Но вот и она. Я узнаю её издалека по густым облакам дыма, которые она оставляет за собой. В ней нет ничего особенного: она не красавица, не уродина, просто слишком ярко красится, что ей абсолютно не идёт и рядится в модные одежды, которые не смотрятся совершенно. Сейчас мне всё равно, я никак не отношусь с к ней, но двенадцать лет назад я бы назвал её безобразной, причём не только из-за внешности. Она из породы тех дамочек без постоянного занятия и дела, которым вечно скучно. Они ничем не занимаются, нигде не работают, не учатся, ничем не увлекаются. Просто сидят целыми днями в Instagram или на сайтах знакомств и болтают с особями противоположного пола обо всякой пошлой чепухе и ждут, пока им скинут деньги. Дождавшись, сразу же идут в торговый центр, бутик или просто магазин, приобретают модную ерунду и через полчаса снова умирают от скуки. Говорить с такими не о чем, да и бессмысленно. Она подходит, предлагает мне сигарету и оставшееся время мы стоим и молча курим. Изредка бросаем фразы вроде: «А хороший сегодня денёк!» или «Ну, где же он?» – и снова возникает долгая пауза, которую никто даже не пытается заполнить. Но вот и он – неуклюжий колобок в костюме. Торопится, перебирает ножищами. Он всегда был таким: вечно спешил, куда-то торопился, опаздывал, вечно был занят. Никогда я не видел, чтобы он спокойно ходил или сидел хоть минуту с задумчивым, отрешённым лицом. Он либо тарахтел, как пулемёт, выпаливая по сто слов в минуту, либо куда-то быстро и неуклюже шагал. Лет двенадцать назад я сказал бы, что он невыносимый: слишком суетный, слишком торопливый и при этом абсолютно безмозглый кадр. Начиная со школьной скамьи, он носился туда-сюда, вечно торопясь и опаздывая: то на фотосессию с братом, то к тёте за яблоками, то за справкой, то к врачу, то за лампочкой, то за тряпочкой, то ещё чёрт знает куда. Не было человека, которому он не сказал бы: «Я тороплюсь, сори!», и от которого бы тут же не убежал. Он так отмахивался и от меня, когда я спрашивал: «Ты когда-нибудь задумывался, зачем ты столько бегаешь, носишься? Почему никогда не остановишься, не отдохнёшь?» Я раньше ненавидел его вечно красную рожу, его бешеную скорость речи, его бесконечную бездумную деятельность, бесполезную занятость, тугодумие, поспешность... Теперь мне всё равно. Он подбегает к нам, нелепо размахивая руками и тараторя без остановки: – Привет, а я только с работы, а в семь у меня конференция, но я всё-таки выкроил время, надо же хоть увидеть друга и своего (и он говорит какое-нибудь милое до тошноты слово, относящееся к нашей постоянно скучающей дамочке)! Господи, сколько всего надо успеть, туда-сюда ношусь–колбашусь, в перерыве между работой ещё с мамой созванивался, у неё лампа перегорела, так что после конференции поеду в магазин, потом к маме... Хочется язвительно спросить, неужели его мать не знает, как купить лампочку, но я молчу. Ему ведь некогда отвечать, а думать над ответом – тем паче. Да и мне всё равно. Пусть делает как знает! Мои так называемые старые знакомые целуются. Да, забыл сказать – они встречаются. И делают это скорее всего просто так, для галочки. Она стала его девушкой от скуки, он стал её парнем, чтобы занять случайно появляющиеся свободные часы между конференциями, работами, делами, мамами и сном. Один большой вопрос возникает: зачем я-то здесь? Если бы я знал... В молодости я ненавидел терять время. Сейчас же я теряю его постоянно. Взять, к примеру, хоть эту парочку. Гулять с парочкой – дело неблагодарное, а с этой в особенности. Скучища смертная. Я уже знаю, как они будут себя вести, что станут говорить. Сначала спросят меня о жизни, я буркну что-то невразумительное, а потом делец начнёт тарахтеть, жаловаться, что он весь в заботах-хлопотах, и повторять без конца, какой я везучий, что у меня есть свободное время. Она возразит, что ему, должно быть, интересно жить, а ей нечего делать, поэтому ей скучно, а без него – вдвойне скучно... И они засасываются и стоят так минут пять. Раньше я бы не стал слушать подобного вздора и смотреть на этакие тошнотворные сцены, но сейчас я хожу с ними, слушаю их глупые, каждый раз одни и те же, разговоры. Мне кажется, я знаю, отчего это всё: я боюсь мыслей. Боюсь остаться наедине с самим собой. Боюсь думать. Восемь лет назад я окончательно подавил в себе все чувства и все желания. Я мечтал заниматься творчеством, но мой «здравый смысл» и моя железная воля увели меня от этого опасного тернистого пути подальше, я получил «нормальную человеческую профессию», и мне не надо подавлять голод и терпеть жуткий холод. Да, у меня в сердце пустота и мрак, но об этом ведь можно не думать... Да, главное об этом не думать. Моя парочка уже прекратила свои мерзкие поцелуи и ушла немного вперёд. Я ускоряю шаг, но вдруг останавливаюсь как вкопанный. За стеклянными окнами, в маленькой кофейне сидит человек до боли знакомый, которого, вернее, которую я не могу не узнать. У неё, несмотря на то, что ей всего тридцать, уже пробивается седина, но лицо всё то же: задорное, харохористое, а глаза печальные и словно спрашивают: «Что ты делаешь? Зачем ты гуляешь с этими людьми?» Я стою в недоумении. Может, кинуться к своим знакомым, убежать от этого напоминания о прошлом? Но нет, я не могу. Захожу в кафе – хочу убедиться, что это она. Она – Стелла – та девушка, которую кощунственно было бы назвать знакомой или приятельницей. В прошлом она была моим единственным другом. Вместе мы прошли через столько испытаний, столько трудностей преодолели... Но я почему-то боялся себе признаться, что люблю Стеллу, что хочу с ней идти вместе по жизни. Гордыня, пустое бахвальство, мол, нет для меня незаменимых. Я говорил себе, что могу прекрасно обойтись и без неё. Девять лет назад у меня появились девушки, которых (говоря честно) я не любил, приятели, с которыми можно было напиться и забыться... А через год я встретился со Стеллой в последний раз. Я не признался себе и тогда, что она мне дорога, я пытался сделать вид, что мне всё равно, что я не очень ценю время, проведённое с ней. Я уподобился тому самому вечному дельцу, который куда-то спешит всё время и которому некогда общаться. Но под её взглядом растаяло всё притворство. Я не мог лгать её глубоким грустным глазам. Всё выходила судорожно, натужно: еле убежал от неё тогда. Потом я мучился страшно, порывался написать Стелле, что люблю её, хочу её видеть, но мой «здравый смысл» удержал меня и в этот раз. Я подавил все желания и постарался о ней больше не думать. Мне это удалось, правда, какой ценой... Я ведь стал почти что мёртвым – последние семь лет жил машинально, стараясь не задумываться ни о чём, а главное - не вспоминать прошлое. Но оно настигло меня! Я вхожу в кафе, быстро иду к её столику и останавливаюсь около него. С минуту мы молча смотрим друг на друга. Потом она подаёт мне руку, такую же горячую, как восемь лет назад, и я держу её в холодной, давно остывшей большой руке, а Стелла смотрит в мои глаза и словно спрашивает: «Зачем ты ходишь с этими ужасными мёртвыми людьми? Где твои порывы, где желания, где душа?», и в моих глазах, на которые уже наворачиваются слёзы, читается ответ: «Я не знаю!» И вдруг во мне проснулась душа, заговорило сердце. Они моментально заглушили, забили всю расчётливость и весь мой «здравый смысл». Все вопросы, о которых я старался не думать, все чувства, которые я так тщательно подавлял, вырвались наружу. Всё моё существо вопило: «Зачем тебе это жалкое существование? Зачем тебе стабильное получение грёбаных цветных бумажек? Зачем тебе мёртвые приятели? На что ты променял свободу, талант, настоящую любовь?». И я уже не мог от этого скрыться! – Ты не ожидал... И я не ожидала! – говорит Стелла, пристально смотрит на меня и продолжает – Мне кажется, тебе хочется побыть одному... Мне бы тоже не мешало. – задумывается ненадолго – Может встретимся в среду, в шесть часов, здесь же? А я, чувствуя ком в горле, киваю и бормочу что-то вроде: «Да, давай потом!» и убегаю из кафе. Я опрометью несусь домой. Все чувства разбужены в один миг! Всё, всё воскресло в моей памяти! Все теснившиеся в моей голове вопросы, все запертые мысли вырвались на свободу! Меня раздирали рыдания, грудь теснили смешанные чувства, от которых я хотел бы убежать, но куда... Я и так слишком много от них бегал! Я врываюсь в свою квартиру, куда уже восемь лет никто так не вбегал, и падаю на кровать. Меня всего разрывает, мне больно, грустно, но постепенно боль успокаивается... В моей душе воскресают прежние мечты и желания. Я понимаю, что не могу больше ходить на претящую мне работу, не могу видеть моих «старых знакомых» с мёртвыми душами, не могу врать самому себе, что меня моя жизнь устраивает. Не устраивает меня она, чёрт возьми! И Стеллу я люблю, хочу, чтобы она была рядом, да, хочу и не стыжусь этого! Во вторник меня не будут ждать в пустом офисе, ведь я увольняюсь. А в среду мои «старые знакомые» могут опаздывать на встречу сколько угодно – я не буду ждать их у метро. Я буду сидеть в кафе, куда подойдёт Стелла – спасительница, воскресившая мою душу. И я обязательно на этот раз скажу, как она мне дорога...