Интервью с покойником

Владимир Печников ИНТЕРВЬЮ С ПОКОЙНИКОМ ни без чёрного юмора сатирическая комедия с одним актом ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА ПИСАТЕЛЬ, ОН ЖЕ ПОКОЙНИК, 57 лет, в меру упитанный, ничем не примечателен в своей собственной непримечательности. ДОКТОР, 45 лет, дородный мужчина в белом халате, у которого рукава закатаны до локтей, он лысый с усиками, как у Гитлера. ЖУРНАЛИСТ, совсем молодой мужчина, стремящийся как можно быстрей показать себя во всём великолепии в области журналистики, старающегося проявиться в любом даже самом неподходящем случае, лишь бы была сенсация. МЕСТО ДЕЙСТВИЯ Больничный коридор и комната без мебели и белыми стенами, предназначенная для перехода в мир иной. Писатель попадает на тот свет, который мне представляется полной неизвестностью, и покойник встречается по злой иронии судьбы с самым настоящим корреспондентом из сельской районной газеты, который невероятным способом попал на чудесное интервью через знакомого экстрасенса. ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЯ Осень. АКТ ПЕРВЫЙ И ПОСЛЕДНИЙ Сцена 1 Коридор в районной больнице. Сцена 2 Пустая комната без мебели и белыми стенами. Явление 1 Сцена, закрытый занавес. Автор широко улыбается, театрально размахивает руками и пытается донести зрителям свои мысли, давая некоторую вводную, чтобы сразу несколько озадачить и подготовить к просмотру спектакля. АВТОР. «Говорить со знанием дела могут только покойники» - повествовал Лешек Кумор. А я вам говорю достаточно уверенно, что когда эта дрянь приходит в гости, то человек в большинстве случаев оказывается застигнутым врасплох, хоть она и возвещает о своём приходе. Смерть растаптывает и поглощает без остатка, что когда-либо определяло всех и вся: награды и досады, улыбки и поступки с воспоминаниями. После этой гадости — чистый лист. Но она, смерть — вопрос неудобный тем, что каждый из нас говорит вдруг приглушённым голосом или вообще гадская тема является табу; мы даже не хотим, порой, знать и сила данной мысли ведь настолько велика в умишке человечка, что он отбрасывает её неизбежность из рутины собственного бытия. Друзья, разговор с покойником имели честь вести многие драматурги и писатели, вот и я сподобился смачно ковырнуть в своих мозговых извилинах и выдвинуть некоторые сатирические размышления на данную тему. Итак… Представьте только себе: обычный писатель с деревенской окраины, допустим, не верящий ни в какие вирусы на всём белом свете, вдруг оказывается лежащим на кушетке в коридоре больницы из-за тучной её переполненности… Явление 2 Занавес открывается, и зритель видит кушетку с больным, над которым склонился с ухмылкой доктор, теребящий пальцами правой руки свои Гитлеровские усики. ДОКТОР. Вы ещё не решили для себя личного вопроса? (Включает музыку на телефоне свободной рукой, из которого раздаётся мрачная музыка с похоронного ряда.) Есть ли желание просуществовать в этих апартаментах пару месяцев? (Достаёт рукой, которой только что теребил усики, из кармана белые тапочки) Или может сразу желаете отдать концы? (Закрывает кран на капельнице) Может быть вы уже смирились с мыслями крамольными? ПИСАТЕЛЬ. Да. ДОКТОР. Я вас прекрасно понимаю. (Хлопает премило несколько раз ладошкой по щеке больного.) ПИСАТЕЛЬ. Соблаговолите, чёрт возьми, чтоб матом не ругаться, хотя бы краткое сделать разъяснение этой дикой философии. ДОКТОР. Конечно… ПИСАТЕЛЬ. Вечно я вам там (Смотрит на потолок долго и грустно) буду благодарен. ДОКТОР. Да, пжалста… Чему быть, тому не миновать. Не так ли? ПИСАТЕЛЬ. Согласен. ДОКТОР. Прислушайтесь к здоровой философии нашего мудрого народа, когда днём раньше или позже. Явление 3. Больной открывает рот, закатывает глаза и комично падает с кровати на пол. Доктор вальяжной походкой уходит и тянет за собой на верёвке кушетку. Образуется пустая комната без мебели с одними белыми стенами и человеком, лежащим на полу. Появляется журналист двумя стульями. ЖУРНАЛИСТ. Ах-ах… Это же… (Достаёт здоровенный блокнот.) Это же очень интересно. (Записывает с быстротой молнии в блокнот, оглядываясь по сторонам, мол, мало ли там чего.) ПИСАТЕЛЬ. Ещё бы… (Весело улыбается.) ЖУРНАЛИСТ. У меня к вам самый главный вопрос. ПИСАТЕЛЬ. Догадываюсь. (Ковыряет пальцем в ухе) ЖУРНАЛИСТ. У вас теперь есть другое мнение о смерти? ПИСАТЕЛЬ. Изменил я это мнение, к большому сожалению, для всех окружающих. Ведь я не всегда был покойником. (Смеётся.) ЖУРНАЛИСТ. Ну, разумеется… ПИСАТЕЛЬ. Так вот… Я раньше придерживался, пока не стал покойником, совсем другого мнения. Это, примерно, также, как люди не имеющие представления о женитьбе, проповедуя о ней совершенно с другой колокольни. ЖУРНАЛИСТ. Ага… Мне как раз именно сейчас и требуются самые достоверные сведения. (Перевертывает, исписанный до самого конца, лист.) Это просто счастье-то какое: спросить об этом у самого покойника! ПИСАТЕЛЬ. Да уж — это единственный честный способ получить достоверные сведения. ЖУРНАЛИСТ. Извольте, вечно буду благодарен. Мнения живых людей различны, которые они вне всякого сомнения пересматривают, но никогда не сообщают свои проверенные мысли. ПИСАТЕЛЬ. Ну да… Согласно древнейшему представлению, существуют две жизни: в этом и ином мире. По истечении времени данное представление было усовершенствовано, по ходу истинным утверждением, что существуют телесная и духовная жизни. ЖУРНАЛИСТ. Так-так… ПИСАТЕЛЬ. То есть… Если человек умер телесно, то он начинает жить духовно и наоборот. Не боюсь утверждать, что второй случай, когда умирают духовно и живут телесно, встречается гораздо чаще. И даже беру на себя смелость покойника — люди-человеки, выбирая между духовной и телесной жизнями, уверенно предпочитают последнюю. ЖУРНАЛИСТ. И… Почему? ПИСАТЕЛЬ. По всей видимости — духовная жизнь после смерти уж очень однообразна. Вот, что мне сейчас прикажите делать? ЖУРНАЛИСТ. Что? ПИСАТЕЛЬ. Хм… Посещать своих близких, пугать их своим незатейливым присутствием или же являться на сеансах к вашему другу-экстрасенсу. ЖУРНАЛИСТ. (Встаёт со стула и начинает ходить кругами вокруг собеседника.) Охарактеризуйте, наконец, смерть. ПИСАТЕЛЬ. Во-первых, сразу отмечу, что смерть для человечества в целом — обыкновенная привычка. ЖУРНАЛИСТ. Привычка? ПИСАТЕЛЬ. Разумеется… И оно, человечество, привыкает к смерти намного легче, чем к жизни. Эта привычка так укореняется в подсознании, что покойник никогда не помышляет о жизни. А вот живой человек постоянно гонит от себя пагубные мысли, но думает и думает о смерти. Живой может расстаться с жизнью, мертвец со смертью — никогда. Смерть ничего не требует, а жизнь-зараза хапает и хапает: научись ходить, научись говорить, приобрети специальность, женись и ещё не груби при этом. При жизни мы начинаем распределять могилы на дорогие или нет, не взирая ни на какие религии, которые тоже, кстати, способствуют такому распределению, украшая и превознося. Мертвецам не нужны все эти классификации, и на каком они кладбище похоронены тоже. ЖУРНАЛИСТ. Почему? ПИСАТЕЛЬ. Ведь они все первоклассные мертвецы. ЖУРНАЛИСТ. Ах, да, конечно. Ой… Вы меня всё уводите и уводите не в ту сторону. Хотелось бы конкретики какой-то. Например, скажем так… Многие известные философы нашей матушки земли характеризовали смерть таким образом: смерть — убежище мира и спокойствия, тихий отдых после жизненных бурь и тому подобное; смерть — это последний итог жизненных устремлений и конечный пункт маршрутов. ПИСАТЕЛЬ. Совершенно верно. А ещё говорят, что мёртвые орлы, подстреленные в небе — это намного лучше, чем глупые и неотёсанные ишаки при жизни. Но ведь вот какая штука совсем не вдруг выясняется: мёртвые свободолюбивые орлы с этим философским книжным высказыванием очень даже согласны, но живые ишаки — нет. ЖУРНАЛИСТ. Ииии… (Подходит сзади и комически замахивается кулаком целясь в затылок, матерясь про себя.) ПИСАТЕЛЬ. А уж, если преобладающее большинство с чем-то не согласно, то те философские высказывания так и останутся во веки веков книжной мудростью всего лишь. Ну а теперь — вот вам личное мнение о смерти… ЖУРНАЛИСТ. (Сильно выдыхает.) И три года не прошло… ПИСАТЕЛЬ. Не хамите, корреспондент, ведь у меня о смерти самое хорошее мнение. ЖУРНАЛИСТ. (Прикладывает руку к сердцу и кланяется в пояс.) Простите, я весь во внимание. ПИСАТЕЛЬ. У вас есть цель, дружище? ЖУРНАЛИСТ. Безусловно… ПИСАТЕЛЬ. А ведь смерть, по сути, тоже цель, причём она является самой, что ни на есть реальной целью, которую человек всегда достигает, несмотря ни на что. ЖУРНАЛИСТ. Так-так-так…иии? ПИСАТЕЛЬ. Поэтому я предпочёл бы остаться в живых. ЖУРНАЛИСТ. Я заплатил немалую цену экстрасенсу, чтобы взять у вас интервью, а вы просто издеваетесь надо мной! (Топает ногами.) Уфф… Ладно, что я ещё могу записать в свой терпеливый блокнот о вашей смерти? ПИСАТЕЛЬ. Как сказал Коразон Акино: «… предпочёл бы умереть значимой смертью, чем жить бессмысленной жизнью». Я с ним не совсем согласен, как не согласны те, которые этой бессознательной жизнью живут. Просто… Когда вы просыпаетесь и начинаете свой день — не мелочитесь. Не надо бояться приближающейся руки смерти, скоро или нет наступит мрачная минута. Попробуйте испытать лучше всё, что может предложить вам жизнь в хорошем смысле слова. Ведь она, жизнь, совсем не маленькая, если ей правильно распорядится. Ведь она такая интересная и такая разноплановая вещь. Просто живите свободно дыша при этом. Берегите жизнь. Наслаждайтесь, пожалуйста, каждым её драгоценным моментом. ЖУРНАЛИСТ. (Сосредоточился и молчаливо записывает в блокнот размышления покойника.) ПИСАТЕЛЬ. Я ведь вот, что думаю: для вас, как и для меня, самое главное состоит в том, что я покинул этот бренный мир, что я умер, а всё остальное имеет уже совсем другое значение, второстепенное, так сказать. ЖУРНАЛИСТ. Вижу, что от вас ничегошеньки не добьёшься. (Кривит губы.) Каковы, хотя бы, были ваши последние слова? ПИСАТЕЛЬ. (Поднимает высоко брови и тоже встаёт со стула.) Какие такие слова? ЖУРНАЛИСТ. Ну, как какие? Последние… (Делает извинительный вид.) Это — правило такое: когда человек умирает, то он должен сказать последнее слово. ПИСАТЕЛЬ. А-а-а… Вспомнил… Моими последними словами были: «И чё я Наташку с Иркой тогда вместе спать с собой не уложил?» Но это было сказано в более грубой форме, если что. ЖУРНАЛИСТ. Помилуйте… (Пытается пнуть покойника.) Опять издеваться изволите? Я же не могу опубликовать в газете эти слова, как последнее слово нашего, всеми любимого писателя. Вот, приведу вам несколько примеров с известными людьми: «Скучно продлевать жизнь искусственно. Свою задачу на Земле я выполнил; время уходить. Сделаю это элегантно!» – Альберт Энштейн, или «Я не боюсь умереть. Я просто не хочу при этом присутствовать» – Вуди Аллен, или Вальтер Скотт сказал: «Я чувствую себя так, словно вновь родился», Рабле: «Опустите занавес, комедия окончена». ПИСАТЕЛЬ. Что вы от меня хотите? ЖУРНАЛИСТ. Неужели вы ничего стоящего так и не воскликнули, умирая? ПИСАТЕЛЬ. Ну-у-у, тогда вот ещё… Могу привести в ответ последние слова Карла Маркса: «Давайте, убирайтесь! Последние слова — для дураков, которые сказали достаточно в своей жизни!» Да и не поверю я никогда, чтобы эти уважаемые люди говорили что-либо подобное. Клянусь душой покойника — всё это биографы придумали. Я, например, провожал в последний путь своего отца и когда на смертном ложе помогал его одевать, просовывая его руку в рукав пиджака — он, как будто сам помог и просунул руку, до этого упорно сопротивляясь. Но, буквально через год, пошли уже слухи, что он ещё и слово добавил: «Сейчас». ЖУРНАЛИСТ. Что ж такова? У нас, у журналистов водится так завсегда. Надо же как-то по приличнее изъясниться перед потомками. Недавно описывал смерть одного нашего политического деятеля, который орал, словно верблюд в ночи. (Плюётся по сторонам.) Но я написал, что он вздохнул с надрывом и на его лице отразилась великая забота о нас, о всех. ПИСАТЕЛЬ. Ну что же, признаюсь я вам, что кроме тех последних слов я произнёс ещё одни последние слова в разговоре с доктором, который меня лечил. Сказать? ЖУРНАЛИСТ. Нет, не надо. (Качает головой.) Я знаю эти слова. ПИСАТЕЛЬ. Давайте, я скажу просто, а вы запишите… ЖУРНАЛИСТ. (Записывает с таки видом, будто его обокрали.) ПИСАТЕЛЬ. Ведь я уже покойник, а вы, как бы это не было смешно, берёте у меня интервью. (Глядит вдаль.) ЖУРНАЛИСТ. Я записываю-записываю. ПИСАТЕЛЬ. Но я ещё и писатель, у которого есть много-много авторских книг. А ведь они тоже умеют разговаривать. Так пусть будет моё последнее слово таковым: «Привет от писателя! Я ещё скажу своё последнее слово!».